Доложи!.. отложи!..
(Перевод А.Ананьева)
Целых два месяца жил Шалкыбай на высокогорном джайляу. Это был его трудовой отпуск, и прошел он так, как мечтал Шалкыбай: утром –козленок, в обед – ягненок, вечером-опять-козленок. Поэтому вернулся он в город веселым, пополневшим, с румянцем во всю щеку. Правда, Шалкыбай всегда весел, и его охотно приглашают в каждый дом, где праздник и гости. Оттуда он приезжает перед самым рассветом и встает с постели только к десяти часам. Но Шалкыбай не торопится, хотя ему давно уже надо быть в своем кабинете. Он потягивается, с наслаждением поглаживая свое полное тело, долго плещется под краном, до зеркального блеска чистит сапоги. К двенадцати часам Шалкыбай садится в рессорную пролетку, и пара гнедых мчит его к дверям учреждения. В прихожей его ждет толпа посетителей, но Шалкыбай пулей пробивает ее и торопливо исчезает в своем кабинете. Некоторые решительные заглядывают к нему, но, встретив свирепый взгляд, испуганно захлопывают двери. А Шалкыбай, довольный собой, сидит в большом мягком кресле неподвижно и важно, как разжиревшая птица.
Кабинет свой он успел оборудовать как раз перед объявлением лозунга об экономии. Поэтому комната у него большая и светлая, пол выкрашен ярко-желтой масляной краской, а по стенам пущен замысловатый узор из пестрых цветочков и бабочек. На стенах висят портреты, яркие восточные ковры, а между окнами – грамодное трюмо. Напротив письменного стола, покрытого красным сукном, звонко щелкают большие, как сундук, стенные часы. На столе лежит пестрая куча папок. Около чернильного прибора теснятся лампа с синим абажуром, телефон, настольный календарь, блокнот, колокольчик и разбухший от бумаг портфель.
Шалкыбай лениво протянул руку и звякнул в колокольчик. Тотчас же появился Александр Яковлевич, высокий, суетливый, с абсолбтно голым розовым черепом. Он одет в чесучевую рубаху, и перламутровые желтые пуговицы поблескивают на ней, как глаза ленивой сытой кошки. Шумно поздоровавшись, Александр Яковлевич закурил, а Шалкыбай стал рассказывать ему, у кого он был ночью в гостях. Потом попросил:
– Александр Яковлевич, если есать бумаги, которые ждут меня, доложите, пожалуйста!
Тот покосился на пеструю кучу папок, лежащую на столе Шалкыбая, принес еще целую стопу и свалил ее на стол, как женское тряпье.
– Это план работы комиссии, — сказал он, раскрывая первую папку.
– Доложи.
-Но он прибыл давно, еще до вашего отъезда на джайляу… Может, теперь опоздал?..
–Да, пожалуй, опоздал. Отложи.
–А здесь решение аула №4. Срочное, о засухе.
– Доложи
– Оно же на казахском языке! Я не могу прочесть.
– Тогда отложи.
–Доложи.
– Я не успел еще прочесть его, не ознакомился.
– Ладно, отложи.
– Вот материалы о начислении налогов.
– Доложи.
– Тоже получены еще до вашего отъезда,
– А, отложи.
Вот эти бумаги –решения президиума.
Всего семнадцать решений. Еще с самой зимы лежат без подписей.
Отложи пока…
– Календарный план работы нашего учреждения на три месяца.
– Доложи
– В нем есть еще незаконченные места.
– Тогда отложи.
Как автомат, отчеканивал Шалкыбай два слова: «доложи» и «отложи». Откинувшись на спинку кресла, он посмотрел на ворох бумаги, сгрудившейся на столе, как рассыпанный верблюжий вьюк. Восхищенный своей деловитостью, он улыбнулся и пустил облако дыма над лысой головой сидящего перед ним Александра Яковлевича.
Зазвонил телефон. Привычным резким движением. Шалкыбай поднят трубку.
Да, да, да… Через пять минут… Александр Яковлевич… Сегодня, оказывается, мой доклад на бюро!